Ученик убийцы [издание 2010 г.] - Робин Хобб

Мы с Чейдом спустились вниз (склон был такой крутой, что копыта лошадей скользили), и Чейд немедленно поднялся на борт. Я остался один с лошадьми. Ни одна из них не жаждала войти в воду, не говоря уж о том, чтобы перейти через низкий фальшборт на палубу. Я попытался проникнуть в их сознание, чтобы дать им понять, чего я хочу, но впервые в жизни обнаружил, что просто слишком устал для этого. Я не мог сосредоточиться. Так что когда трем отчаянно ругающимся матросам и двум другим, которые влезли вместе со мной в воду, наконец удалось погрузить лошадей, каждая пядь конских шкур и каждая пряжка на сбруе были мокрыми от соленой воды. Как я объясню это Барричу? Это была единственная мысль, занимавшая меня, когда я сидел на банке и смотрел, как гребцы гнут спины, выталкивая суденышко на более глубокую воду.

Глава 10

ОТКРЫТИЯ

Время и прилив никогда не ждут. Это вечная истина. Моряки и рыбаки вспоминают ее, когда хотят сказать, что прибытие и отплытие кораблей зависят от законов океана, а не от человеческих пожеланий. Но порой, когда моя боль немного притупляется после лечебного чая, я лежу и размышляю об этом. Прилив никогда не ждет, и это истина. Но время? Ожидало ли то время, в которое я родился, моего рождения? Может быть, эти события обрушились неотвратимо, как большие деревянные гири часов Сейнтана, цепляясь за мое зачатие и толкая вперед мою жизнь? Я не претендую на величие, и тем не менее, если бы я не был рожден, если бы мои родители не уступили накатившему вожделению, все могло бы сложиться иначе! Иначе, но лучше ли? Не думаю. И потом, я моргаю, и пытаюсь сфокусировать взгляд, и гадаю, мои ли это мысли или это нашептывает дурман в моей крови? Хорошо было бы хоть еще один-единственный раз посоветоваться с Чейдом.

Когда кто-то потряс меня за плечи и разбудил, солнце уже клонилось к закату.

— Твой господин зовет тебя, — сказали мне, и я мгновенно проснулся.

Чайки, кружащие над головой, свежий морской воздух и плавное покачивание палубы под ногами напомнили мне, где я нахожусь. Я поднялся, стыдясь того, что заснул, даже не удостоверившись, что с Чейдом все в порядке. Я поспешил на корму, к каюте.

Чейд сидел за крошечным столом и сосредоточенно разглядывал разложенную на нем карту. Но мое внимание привлекла не карта, а большой судок с тушеной рыбой. Тут же были корабельные галеты и кислое красное вино. Я не понимал, как голоден, пока не увидел еду. Я выскребал тарелку кусочком галеты, когда Чейд спросил меня:

— Тебе лучше?

— Гораздо. А как ты?

— Лучше. — Он посмотрел на меня знакомым ястребиным взглядом.

К моему облегчению, Чейд, по-видимому, полностью оправился. Он отодвинул в сторону мою тарелку и разложил передо мной карту.

— К вечеру мы окажемся здесь, — сказал он. — Высадка будет еще более опасной, чем посадка. Если нам не повезете ветром, мы пропустим большую часть прилива или отлива и течение будет гораздо сильнее. Может кончиться тем, что нам придется заставить лошадей плыть к берегу, пока мы будем переправляться на плоскодонке. Надеюсь, что обойдется без этого, но на всякий случай будь готов. Когда мы высадимся…

— От тебя пахнет семенами карриса, — сказал я.

В это было почти невозможно поверить, но в дыхании Чейда отчетливо чувствовался сладковатый запах семян и масла. Я пробовал печенье с семенами карриса на празднике Встречи Весны. Даже та малость семян, которой посыпают печенье, вызывает прилив сил и легкое опьянение. По традиции этим угощением отмечают начало весны. Если лакомиться каррисом раз в год, никакого вреда не будет. Но Баррич предупреждал меня, что никогда нельзя покупать лошадь, от которой хоть немного пахнет этими семенами, и добавил, что если поймает кого-нибудь за кормлением наших лошадей каррисом, то убьет. Голыми руками.

— Да ну? — хмыкнул Чейд. — Это у тебя разыгралась фантазия. Итак, я предлагаю на случай, если тебе придется плыть с лошадьми, положить твою рубашку и плащ в промасленную сумку и оставить ее мне в плоскодонке. Таким образом, хоть это останется сухим, и ты сможешь переодеться, когда мы доберемся до берега. От берега наша дорога пойдет…

— Баррич говорил, что если хоть раз дать эту гадость животному, оно уже никогда не будет прежним. Каррис вредит лошадям. Можно накормить им животное, чтобы выиграть одну скачку или загнать одного оленя, но после этого оно никогда уже не будет таким, как раньше. Он говорит, что нечестные лошадники используют каррис, чтобы животное хорошо выглядело при продаже. Он возбуждает их, и глаза у лошади начинают блестеть, но это скоро проходит. Баррич говорит, что семена карриса убивают чувство усталости и лошади продолжают скакать даже тогда, когда должны были бы уже упасть от изнеможения. И еще он говорит, что иногда, когда действие масла карриса кончается, лошадь просто падает замертво, — единым духом выпалил я.

Чейд поднял глаза от карты и спокойно посмотрел на меня.

— Подумать только, как много знает Баррич о семенах карриса. Я рад, что ты слушал его внимательно. Теперь, может быть, ты будешь так любезен, что уделишь мне хотя бы толику внимания, чтобы составить дальнейшую часть плана нашего путешествия.

— Но, Чейд…

Он пронзил меня взглядом.

— Баррич великолепный знаток лошадей. Он еще с юных лет подавал большие надежды. Он редко ошибается… когда говорит о лошадях. А теперь слушай меня. Нам потребуется фонарь, чтобы забраться с берега на скалы. Дорога очень плохая; может быть, нам придется поднимать лошадей по очереди. Но мне говорили, что это возможно. Оттуда мы по суше двинемся к Кузнице. Там нет сколько-нибудь пригодной дороги, по которой мы могли бы быстро попасть в городок. Это гористая, но безлесная местность. И мы поедем ночью, так что нашей картой будут звезды. Я рассчитываю добраться до Кузницы где-то к середине дня. Мы появимся там как простые путешественники, ты и я. Это все, что я пока решил; остальное придется планировать по ходу дела…

И пока Чейд излагал мне в мельчайших деталях свой тщательно продуманный план, момент, когда можно было спросить, как ему удается употреблять семена и не умереть, был безвозвратно упущен. Еще полчаса Чейд говорил со мной о деле, а потом отослал меня из каюты, сказав, что должен сделать некоторые приготовления, а мне следует проверить лошадей и отдохнуть. Лошади стояли на носу суденышка, в импровизированном веревочном загоне. Солома защищала палубу от их копыт. Кроме того, если бы лошадь неудачно упала во время путешествия, она упала бы на солому. Сердитый помощник чинил фальшборт, который Уголек пробила при погрузке. Он не был расположен к светской беседе, а лошади чувствовали себя достаточно хорошо и спокойно — насколько это вообще возможно на корабле.